"Новая газета"
Из шкуры Шарикова — к бороде Хоттабыча
Интервью с Владимиром Толоконниковым
Екатерина Васенина
Нет, он все-таки не стал компьютерной программой из цифр и знаков, как ни старалась анимационная студия «Мельница». У Владимира Толоконникова все тот же специфический «тяжелый» взгляд, притягивающий и на фотографии студента Ярославского театрального училища, и в знаменитой роли Шарикова в «Собачьем сердце» Бортко, и в новом фильме Петра Точилина «Хотт@бь)ч». Только теперь взгляд стал теплее — так смотрит вовремя состарившийся рокер, помудревший хулиган. Аккуратно и удобно, как умеют гармоничные люди, разместившись в пластиковом кресле на балконе мосфильмовской гостиницы, Толоконников разминает красивыми мужскими руками сигарету («Про руки не только вы, и Бортко мне говорил»), а я вспоминаю «смуглые ладошки Хоттабыча» в книге Лагина, читанной в детстве десятки раз. Уставший рассказывать о Шарикове, актер репетирует со мной новые речи от имени джинна Хоттабыча, которые вести ему теперь придется не однажды.
Справка «Новой»
Владимир Толоконников родился в Алма-Ате. Окончил Ярославское театральное училище. В 1973 году поступил в драматический театр имени Лермонтова в Алма-Ате и до сих пор там работает. Любимые авторы — Михаил Булгаков, Томас Манн. Женат, двое сыновей, Иннокентий (в честь Смоктуновского) и Родион. Любимая кошка Люська (в честь Гурченко) убежала через восемь лет искать пропавших котят. Любит собак: «Наверное, собаки сгоношились и решили, что я буду от них выступать». Роль Шарикова помнит до сих пор наизусть.
Переиграл много «существ» — леших, бармалеев, джинна, человека-собаку, всегда убедительно их очеловечивая. Поэтому — лауреат Госпремии РФ. От президента Казахстана Назарбаева в 2005 году получил звание «Алтын Адам» — «Человек года». Страстный садовод.
— Фильм Геннадия Казанского «Старик Хоттабыч» 1957 года был посвящен миру советского человека, еще не до конца освоенному и оптимистически сконструированному. Теперь Хоттабыча как проверенного дегустатора запускают в мир интернета, тоже еще не до конца освоенный и сконструированный как оптимистический мир безграничных возможностей. Верите вы в этот прекрасный новый мир, как верили в старый советский?
— Верь не верь, время заставляет верить в новое. Время быстрых движений, компьютер стал жизненной необходимостью, он теперь нужен как воздух. Сейчас общаюсь с интернетом с помощью сына, но на этом не остановлюсь — я же вижу, что моих детей от компьютера за уши не оттащишь, значит, и мне туда надо.
— Жанр «Хотт@бь)ча» определили как «сказка-быль для новых взрослых». Бывают новые взрослые, как новые русские?
— Я не знаю, кто это определял. На плакатах написано «молодежная интернет-комедия». Определять жанр — удел пишущих. Наше дело — играть, создать такой образ, чтобы он соответствовал времени. А словосочетания — это не мое.
Вы смотрели картину? Нет «ножниц» между нами реальными и нами в компьютере, видели, нас с Шайтанычем (исполнитель роли Шайтаныча — Марк Гейхман. — Е.В.) компьютерные мастера наприбамбасили? Мы не дико смотримся на фоне виртуальной реальности? Значит, мы чего-то достигли, значит, мы живем.
— Владимир Алексеевич, что за амплитуда у вас такая сумасшедшая — то недочеловека, Шарикова, то сверхчеловека, джинна, играете?
— Ну знаете, такого недочеловека раз в жизни выпадает играть. И как ни крути, все равно о нем приходится говорить. Моя сверхзадача всегда — хороший сценарий или плохой, недочеловек или сверхчеловек — чтобы человечно получалось, узнаваемо. Я понятно говорю?
— Знают вас по булгаковскому «Собачьему сердцу», а вы много играли булгаковского Мольера.
— Опять же повезло — второй раз с Булгаковым встретиться пришлось. Такая удача! Ведь есть стереотип героя, а я себя к героям не отношу. Маленький, плюгавенький. Какой я Мольер? Мольер — фигура неоднозначная, он и директор театра, и драматург, и актер, и придворный слуга. Много чего в этом образе нужно было накопить. И мы с режиссером Юрием Коненкиным старались показать внутреннюю жизнь артистического мира. Это наше родное. И я подмерил под себя, под наши местные артистические перипетии — и хорошая была «Кабала святош».
Сейчас герой должен быть красивым, высоким, чтобы его видно было. Но я вот Квазимодо играл — большого, физически сильного звонаря. И зрителей это не шокировало. Почему? Потому что все равно дело не в росте, а во внутренней жизни человека. Когда песня Belle пошла в народ, мы спектакль уже лет пять как не играли.
— Вы вот на себя наговариваете, а ведь вы в отличной форме!
— Есть возможность — долго сплю. Такого нет — встал по расписанию, сделал зарядку. Специально на тренажеры не хожу, не накачиваюсь, не бегаю. Если бы курил поменьше — еще бы лучше выглядел. Артисту нельзя курить — голос, дыхание. На съемках ждешь своего кадра, сплошные ожидания — куришь, а что делать? И в театре все курят, молодые и старые.
— Вы страстный садовод, разводите розы, разговариваете с ними…
— А откуда вы знаете? Да, разговариваю, я считаю, они живые. Что розы, даже камни передвигаются под землей. Вот у меня участок, я на нем камни по молодости выкорчевывал. Недавно опять копаю — камни снова там. Значит, они двигаются. Я не знаю, может, их природа передвинула или сейсмические движения, но их там не было все эти годы!
Камень бывает теплый и холодный, на камнях лечатся и на камнях простужаются. Камень обладает энергией, а раз обладает энергией, значит, живой. Ничего неодушевленного нет. Деревья, я уверен, они друг друга любят. Не зря же поется: «Как бы мне, рябине, к дубу перебраться». Они не могут перебраться, но зато деревья — молчаливые свидетели всей нашей жизни.
А с розами даже и сомневаться нечего. Я когда уезжаю, за ними так никто не ухаживает. Приезжаю — трава поросла, розы заскучали. Я их прополю, полью, они раз — и развернулись, и улыбаться начинают. Тут ничего мистического нет. Утром под яблоню, сигарету в зубы, чашку кофе — и розочкам говорю: «Здравствуйте, мои красавицы!». А когда надо обрезать сухой стебель, уже отдавший энергию красоты, говорю: «Прости меня, родная, ну что делать, всему свое время».
— Есть проблемы у русскоязычного театра в Казахстане?
— Нет, живем нормально. В Казахстане есть русский, казахский, немецкий, уйгурский театр. Все живем, все ничего. Были осложнения в перестроечные времена, но театр находил средства.
Проблема одна — что на культуру мало средств выделяется. Ноль целых. Но не люблю об этом говорить, не в этом дело. Работаем — значит, любим. Но хотелось бы, чтобы было как за границей. В каком плане? У нас самое дорогое — кинопленка, а у них самое дорогое — артист. Тогда и в криминалах за деньги сниматься не придется.
— А это правда, что вызов на пробы в фильм Бортко вы получили в тот же день, когда вас утвердили в театре на ту же роль?
— Правда. Это почти мистическое совпадение. Не такой уж я разгениальный, что только я должен был сыграть Шарикова. Когда меня вызвали на первые пробы в Питер, я даже еще не читал повесть, она только-только была напечатана в журнале. А в тот день, когда в театре я получил распределение на роль Шарикова, мне позвонили и сказали, что я утвержден на эту же роль в фильме Бортко.
В выпуске спектакля я не участвовал, ввелся в готовый спектакль. В театре я могу «отвязаться» и «добавить», там и надо добавлять, но в кино органика должна быть снижена. Когда я озвучивал собаку (чем на самом деле очень горжусь), Бортко меня держал: «Никаких собак, ничего!».
А какие были статьи после выхода фильма! «Как возможен мат в картине, «итить твою мать» или «сука». Как будто это там самое главное.
Смотрите, как интересно получается — рукопись «Собачьего сердца» 50 лет под сукном пролежала. Прошло 50 лет — и сняли фильм. И еще одно такое же совпадение — первый «Старик Хоттабыч» был снят 50 лет назад! Разве это не мистика? Видимо, мой творческий цикл — 50 лет.
В нашем Алма-Атинском театре драмы, где я работаю, спектакль «Собачье сердце» прошел 120 раз, потом его сняли из репертуара. Жаль. Можно было его оставить для истории, играли хотя бы раз в три месяца, и, думаю, зритель бы его смотрел. Идет же «Собачье сердце» Яновской в ТЮЗе!
— Что про вас написано в Булгаковской энциклопедии?
— Там фотография из фильма, момент ловли котов. И подпись: «Владимир Толоконников в роли Полиграфа Полиграфовича Шарикова».
Мне одного жаль — что мама моя не дожила до «Собачьего сердца». Она очень всегда в меня верила. Но, к сожалению, видела меня только в одном, очень хорошем спектакле «Пришел мужчина к женщине». Она женщина была простая, но с большими артистическими задатками. Пела хорошо. Голос у нее такой сильный был, что однажды даже стекло лопнуло, когда она запела... Я бы все отдал, если бы мне сказали, что там, на небе, она знает, что у меня в творчестве все сложилось хорошо.
— Книжка про старика Хоттабыча — это книжка про «халяву»?
— Ну, тогда русские народные сказки про Ваньку-дурака тоже про халяву: все ему помогают, только он не трудится. В детстве об этом не думаешь. Почему халява? Добро — вот что главное, а не халява. Хоттабыч делает добро, а не халяву. Он же говорит — я не могу убить, не могу заставить любить или разлюбить. Он джинн-то джинн, а зла не делает. Вот если вам сейчас дадут зонтик, чтобы вы не промокли по пути к остановке — что это, халява или добро? Я думаю, добро.
Важен вот какой вопрос: нужен фильм или нет? Я думаю — нужен! Раз время такое, молодежь за компьютерами часами портит зрение, не вытащишь их — значит, нужный фильм, про них.
Ведь как Гена, хакер, поступает? Вы заметьте, Гена — отличный хакер. Он может по Сети взломать любой банк мира. Но взламывает сайт Microsoft и ничего там больше не трогает. Просто рисует задницу и радуется. Почему об этом не говорить?
— Вы много играете в детских спектаклях — леших, львов, кроликов, бармалеев. Ваш Хоттабыч — в ряду этих… существ?
— В сказках я играю до сих пор и не гнушаюсь этим. Некоторые наши мастера считают это зазорным, а я нет. Конечно, я был очарован фильмом Казанского — тем, например, как Хоттабыч мороженое ел, объелся им ужасно… И мне важно — очаруются моим Хоттабычем сегодняшние дети, как когда-то я? Я-то им что-то доброе передам? Или они запомнят только, как я палец показываю? Черт его знает. Но пара трогательных моментов в картине есть.
— По шкале сегодняшних ценностей ваш Хоттабыч круче. Он проходит три уровня компьютерной игры как опытный геймер. Тогда как Хоттабыч Казанского сгодился только на то, чтобы работать в цирке.
— Время круче, время другое. Мой Хоттабыч выдавил из себя раба, ему надоело много лет исполнять чужую волю. Он, получается, герой… А потом опять попадает в кувшин. И уже оттуда — в интернет. Там, в интернете, он находит свое счастье и наконец обретает свободу. Ну и что, что его любовь по имени Киса оказалась программой-роботом! Хоттабыч уходит к ней, тоже как программа.
— То есть свободу можно найти и в цивилизации?
— По крайней мере в Сети можно не исполнять чужую волю.